Бабушка

Анастасия Константиновна Хохлова

Поднимаюсь на четвёртый этаж. Нажимаю кнопку звонка. Раз… Другой… Что-то долго не открывает. Видимо, опять приболела. Потом слышу лёгкое шарканье, дверь открывается.

- О! Внучек пришёл! Здравствуй, родной! Проходи давай. Долгонько что-то ты не заглядывал. Всё по лесам да по горам бегаешь? Как только ноженьки не устанут? - В её голосе слышится искренняя ко мне жалость.

- А я вот что-то опять занемогла, спина донимает. Прилегла немного, а тут и ты звонишь. Кое-как поднялась. Наверное, уже пора к Богу убираться.

- Да не торопись к нему, успеешь ещё, живи давай на здоровье.

- Так-то оно так: чем сейчас не жизнь - есть всё, чего только душа пожелает. Да ведь уже восьмой десяток пошёл. Годы - они здоровья не прибавляют.

Меня немного мучает совесть, что давно не приходил. В детстве исколесил весь город и его окрестности, держась за руку бабушки, а теперь, когда пришла пора ей держаться за мою руку, меня нет рядом, даже в гости заглядываю нечасто.

Бабушка живёт в большой дружной семье моих родственников, но сейчас никого нет дома: кто на работе, кто в школе или садике. Я специально выбрал это время, чтобы побыть с ней наедине. Обговорив обычные при такой встрече вопросы: о семье, здоровье, работе и жизни, прошу её:

- Слушай, бабушка, расскажи-ка мне, как вы в войну работали? За что медали получила?

- Что это ты про войну вспомнил? – не ожидала она такого вопроса.

- Так не только я вспомнил, вся страна вспомнила – ведь 40 лет почти прошло, как мы победили. Да, собственно говоря, никто про неё и не забывал – не имеем права.

- Твоя правда. Да только вспоминать-то не хочется, шибко тяжело было.

И она задумывается… Хорошо знаю, что для неё, как и для всей страны, это были действительно очень трудные годы. Непосильная мужская работа на металлургическом заводе. В июле 1942 года пропал без вести муж, мой дед. И осталась она одна с двумя дочерьми-подростками да немощным стариком-свёкром в старом деревянном доме, для отопления которого нужна была уйма дров. Но мои сведения об этом были весьма отрывочны.

Надорвавшись на тяжелой работе, бабушка вышла по состоянию здоровья на пенсию и всех своих внуков выходила сама. В моей памяти осталось, как она сидела на скамейке у окна, вязала нам носки или варежки, которые, по её выражению, «горели на нас, как на огне», и всё посматривала на дорогу. Потом запевала какую-нибудь протяжную грустную песню, и слёзы лились из её глаз.

Мы подходили, прижимались к её боку и спрашивали: «Баб, ты чего плачешь?». Она утирала ладонью слёзы, ласково гладила нас по головам и отвечала: «Да так, взгрустнулось что-то… Не буду больше. Идите играйте…». Мы отходили от неё, продолжая игру, и невдомек было нам, несмышлёнышам, что она всё ждала возвращения мужа, нашего деда, которого мы так и не увидели.

...Пытаюсь всё-таки разговорить её.

- Бабушка, а ты в каком цехе работала?

- Да на жести второй раздирщицей, косарём махала, сварившиеся в прокате листы распарывала. Всю войну промахала да после войны ещё столько же, пока прямо из цеха без сознания в больницу на лошади не отвезли. Четыре месяца пролежала. Спасибо Георгию Михалычу Зязину – вылечил.

- Шибко, шибко тяжело было, - продолжала вспоминать она.

- А что ели во время войны, бабушка?

- В горячих цехах паёк неплохой был: килограмм хлеба, немного сахару и ещё похлёбку на обед в столовой давали. Дома варили в основном лебеду, крапиву. Зимой редьку с картошкой в воду накрошишь – вот и вся еда. Ещё одна беда была – с солью совсем плохо было.

Я вначале подумал, что килограмм хлеба в день - это не так плохо. Но когда представил, что нет мяса, масла, молока, яиц, крупяных и макаронных изделий и всего прочего, чем мы сейчас питаемся, а всё это заменял один святой хлеб...

- А сколько стоила тогда буханка хлеба?

- Котелок картошки стоил 100 рублей, а булочка хлеба – 400.

- А сколько ты зарабатывала в месяц?

- Я хорошо зарабатывала - по 1800-2000 рублей (в деньгах того времени), ведь стахановкой была. Напарывала за смену по три тысячи листов.

Так вот она, истинная цена того хлеба – за месяц тяжёлого изнурительного труда можно было купить пять буханок хлеба. Бесценен он, хлеб-то. Вот почему она до сих пор все крошки со стола сметает ладошкой и отправляет в рот, не даст пропасть ни одной. А мы об этом забываем. Детям позволяем к нему небрежно относиться.

Разглядываю руки бабушки, спокойно лежащие на коленях, и мне трудно представить, как это они, такие маленькие, вроде бы совсем слабые, могли переворачивать тонны железа. А воспоминания уже захватили её:

- Что тогда хорошо было, так это дисциплина: боялись на минутку на работу опоздать, не то что сейчас. И не столько наказания боялись, а понимали – фронту надо. Когда я про мужа-то узнала, не помню, как и на работу пришла, - всё из рук валилось. Мастер меня домой отпустил и до ворот проводил.

- Горе, не горе – работать всё равно нужно было. Соседка ещё месяц меня до цеха и обратно провожала. Дочерей в это время уже со школы забрали на завод – мелкие детали сортировать да заусёнки обдирать. Смены у нас редко совпадали.

При этом воспоминании слёзы наворачиваются на её глаза, и она замолкает.

Мы тихо сидим, каждый думает о своём. Молчание прерывает прибежавшая из школы, вся запыхавшаяся племянница Оля. Это уже правнучка бабушки, а вообще-то у неё всё больше правнуки. «Мужички растут, работнички!» - говаривает она, а те, зная её безотказное, доброе сердце, ласково зовут «старенькой бабушкой» и постоянно приглашают в свои игры.

...Я засобирался уходить. Она спохватилась:

- Ой, что это я тебя и чаем не напоила!

- Ладно, бабушка, спасибо, мы с тобой и так засиделись. В следующий раз напоишь, а сейчас давай правнучку корми - видишь, как проголодалась, пока знаний в школе набиралась.

Вдруг что-то вспомнив, она задерживает меня.

- Погоди-ка, погоди! Чуть не забыла, - торопится она в свою комнату. Что-то ищет в старинном, обитом полосками жести сундуке и выносит мне крохотные шерстяные носочки.

- На-ко вот, возьми – твоей Машеньке связала...

Я беру эти носочки. Смотрю на неё - маленькую, сухонькую, с заботливыми руками, вечно страдающую за всех нас, и уже давно повзрослевших, и самых маленьких, - и какая-то необъяснимая тёплая волна охватывает всего меня. Чувствую, что глаза увлажняются...

- Спасибо, бабушка!.. Спасибо, - целую её, быстро прощаюсь и, растроганный, выхожу.

Уже спускаясь по лестничной клетке, почему-то вспоминаю недавно виденное телеинтервью. В одном из детских садов задали вопрос: «Что такое война?». Одна из девчушек ответила: «Война – это очень страшно. Там даже бабушек убивают!».

Нет! Этого допустить нельзя! Пусть вечно под нашим солнцем бабушки и дедушки гуляют с внуками.

Спасибо, бабушки, вам! За всё спасибо...

В. Ефимов «Искра», 7 марта 1985 г.

От автора

Эта зарисовка была опубликована в «Искре» 30 лет назад. Я писал её к 40-летию Победы, и это был мой первый «литературный» опыт. Вернуться к ней меня попросил краевед Н.М. Парфёнов, когда в случайной беседе узнал, что моя бабушка работала у листопрокатного стана на раздирке металла. Он впервые услышал, что на такой адской работе - в башмаке, обитом железом, с клещами, коим раздирались огненные листы жести, и с большим ножом-косарём - могли работать женщины. Да, это было так! И за свой труд моя бабушка Анастасия Константиновна Хохлова была награждена двумя медалями.

Но в зарисовке есть одна неточность. В ней написано, что бабушку вылечил Г.М. Зязин (в те годы многие лысьвенцы были благодарны ему – хирургу, таланту от медицины с самой большой буквы!). После четырёх месяцев больницы, а бабушку мучили страшные головные боли и с каждым днём ей становилось всё хуже и хуже, её выписали домой умирать.

Моя мать рассказывала, как они с сестрой попросили на заводском конном дворе лошадь с санями и приехали её забирать. Напоследок Георгий Михайлович посоветовал им выпаивать ей ежедневно стопку водки, растворив в ней чайную ложечку соли. Что они и делали. Итог этого эксперимента удивителен! Бабушка прожила 92 года, пережив своих дочерей и зятьёв, а её мерка, которой она пользовалась в старости только изредка, - гранёная стопка на ножке - теперь у нас как реликвия.

Запомнилась мне эта публикация тем, что после её выхода меня очень трогательно благодарили знакомые и незнакомые пожилые женщины, бабушки. И я, в то время ещё молодой человек, чувствовал себя перед ними очень неловко. Ведь это мы должны благодарить их, тружениц военных и послевоенных лет, на долю которых выпала тяжёлая участь войны: неимоверный труд, голод, холод, ответственность за детей и самое трудное – ждать с фронта мужей и сыновей. Ждать и не дождаться.

Слова самой искренней благодарности этим женщинам, столько пережившим и вынесшим на своих плечах, за то, что мы родились, живём, учимся и работаем в свободной стране, а не под фашистским гнётом. За то, что это мы отметим нынче 70-летие Победы, а не они!

Фото из архива автора

 3

 0