Название поселка Октябрьский ненароком всплыло в беседе со стариками и забылось. Второй раз оно мелькнуло в сводке о ходе лесозаготовки в Лысьвенском районе в конце 40-х. В лысьвенском архиве даже слова такие - «раскулаченный», «спецпереселенец» – не фигурировали. Видно, вся отчетность шла по линии НКВД. А в ноябре 2007 года Октябрьский в третий раз напомнил о себе.
Крестов на могилах не было
Кын-завод. Иду в магазин, навстречу - Екатерина Ивановна Лунегова, приветливая словоохотливая старушка:
- Читала вашу статью о Вынырке, а что ж вы об Октябрьском не пишете? Я в детстве жила там...
Отошли мы в сторонку, и Екатерина Ивановна не отпустила, пока не рассказала все, что помнила:
- Наша семья бежала из колхоза в Талице в 1936 году. Сами понимаете, как тогда платили колхозникам: галочки и палочки за трудодни. Привез нас отец в Октябрьский, на речку Чизму. Поселок этот был основан раскулаченными в начале тридцатых, а к нашему приезду жилыми были только два дома: в одном жил Шульгач - старик из раскулаченных, - а в другом - семья охотников Шавыриных из Копчика.
Беглые ссыльные приходили и к нам в Талицу, просили хлеба. Осталось в Октябрьском десятка два пустых бараков, крытых сосновой дранкой, сруб недостроенной школы и приготовленные для нее ящики со стеклом. Осталось и кладбище. Недавние могилы проваливались, крестов на них не было. Вокруг простирались обширные вырубки. А земляники-то!
От Октябрьского до д. Чизмы - километров 15, но дороги не было. добраться можно было тропкой вдоль речки. Дорога была проложена со стороны Малого Кумыша: километра два до Заболотней деревни, где было овощное хозяйство, и оттуда - еще километров восемь. На лето в эти места пригоняли скот на выпас и нагул из Чизмы, Вынырка, Мишарихи.
До сорокового года жили мы в Октябрьском, а потом отец перевез нас в Кын – детей надо было учить. Переезжали в конце октября, уже по снегу, на двух телегах. Отец в колхоз не пошел, устроился лесником. В 41-м его не мобилизовали по возрасту, а осенью он сказал мне: «Видно, заберут меня, Катюша. Война затянулась». В начале 42-го ушёл, а в 43-м с тяжелым ранением вернулся домой. К сельской работе был непригоден и проработал сторожем в милиции до смерти - в 44-м.
Так поселок спецпереселенцев Октябрьский обрел свое место в пространстве, но еще не во времени. Надо было искать других очевидцев. Иван Сергеевич Шавырин, сын лесника Шавырина, упомянутого Екатериной Ивановной, подтвердил, что их семья жила в Октябрьском, но сам он по малолетству ничего не запомнил, а отец рассказать не мог - был немым от рождения.
«Последняя я осталась»
Станция Кын. В поселковой библиотеке берет меня за руку незнакомая старушка:
- А я ведь из Вынырка...
- Может, и про Октябрьский что-нибудь знаете?
И Людмила Николаевна Стежина ведёт меня к своей подруге - Ефросинье Дмитриевне Шумяк. Она вспоминает:
- Родом я из Краснодарского края, с Кубани. У родителей нас было пятеро, да еще с нами жили бабушка и дед. Первый раз раскулачивали в 1929 году, но тогда мы уцелели. А в 31-м, в феврале, пострадала почти вся станица. Мы в это время уже были колхозниками. В хозяйстве имелось три лошади, корова, три поросенка, куры, гуси, кролики. В колхозе не было конюшен и коровников, поэтому скотину в колхоз не забирали. Может, из-за скотины и стали мы кулаками? Приехали из станицы, все описали, забрали даже курей. Посадили их в ларь, а когда привезли в станицу, оказалось, что все куры задохнулись. Нас посадили в товарный вагон и повезли в Чусовой.
С собой ничего не было: ни постельного белья, ни теплой одежды, ни запаса еды. В пути иногда выдавали суррогатный хлеб и воду. Умирать люди начали уже в поезде. Почти год мы жили на окраине Чусового. Родители ходили на лесозаготовку, а мы оставались в бараке. В школу нас не водили. А зимой 32-го отправили в Октябрьский. Поездом до Кумыша, а оттуда пешком - километров 20. Поселок состоял из бараков, в каждом - человек по пятьдесят. Сколько было бараков, не помню. Свои же, ссыльные, встретили нас враждебно, злорадствовали: вот, мол, сначала вы нас раскулачивали, а теперь и ваша очередь пришла.
Умирать стали сразу: голод был настоящий. Единственное, что выдавали на паек, – муку, да и то нерегулярно. Из неё делали затируху. А работать надо было много, нормы на лесозаготовке были повышенные. Кто на лошади бревна трелевал, мог хоть горсть овса у нее взять, а что есть лесорубам? А у всех еще дети и старики в поселке…. Первой умерла бабушка - весной 32-го. Дед сделал для нее гроб из сундука. Она была единственной из нашей семьи, кого похоронили в гробу.
А потом стали умирать по нескольку человек в день, их хоронили уже в братских могилах. Утром обходят бараки и выносят умерших к дверям, а потом на волокушах для трелевки леса везут к могиле волоком по снегу по нескольку мертвецов. Когда умер дед, мама зашила его в половик. Так в половике и положили в братскую могилу. Отец опух с голоду и работать в лесу уже не мог. А тут подвода пошла в Грязнуху. Отца посадили попутно и довезли до Кын-завода. Через две недели мать пошла навестить отца, а о нем в больнице никто не знает. Исчез, и что с ним случилось, нам так до сих пор и неизвестно.
Одежду рабочую не выдавали, а своя быстро износилась. Ходили в лохмотьях, донашивали тряпье, которое осталось от покойников, а обувались в лапти. Весной вскопали несколько грядок, но семян на посадку не было. Нашли пару горстей фасоли, посадили ее, а она померзла. На вырубках между пеньками выжигали дерн и мох и сажали картошку прямо в невспаханную землю, присыпая сверху землей и золой. Ели молодые побеги, почки, листья. Потом и грибы пошли. На Кубани мы их не видели - набрали мухоморов и всей семьей наелись. Нашла нас бабка Шульгачиха: лежали мы уснувшие, как будто умерли. По очисткам поняла, что мы отравились, позвала врача. Он сделал какие-то уколы, и ведь ожили!
К осени 1933 года уже почти построили школу - осталось окна вставить. А пока мы занимались в углу барака. Подружкой моей была Настя Шульгач. Учителем - кто-то из ссыльных. Зимой в школу я не ходила, была у меня другая школа: ходила по миру - по окрестным деревням. Ночь наступает, мать из барака выглядывает – нет ли коменданта. Он стерег, чтобы люди не разбегались. А как уйдет он к себе, я быстро и вышмыгну. Стучала в избы - кто что вынесет. Помню, пришла раз в Копчик, постучалась к знакомой женщине, она впустила меня и сразу на теплую печку – отогреваться. Подала мне большую миску вареных костей – холодец варила. Я всю ночь их грызла.
Зимой 33-го вся семья заболела тифом. Лежали среди других заболевших. Нам повезло - все выжили. Что было в поселке в эти месяцы, не знаю. Говорят, комендант умер от тифа и народ стал разбредаться, куда глаза глядят. Весной все мы были очень слабые. А в июле 1934 года Октябрьский закрыли и всех оставшихся разослали по другим поселкам: кого в Мишариху, кого в Вынырок.
Мы попали в Мишариху. Там жизнь была уже намного легче. Работали в колхозе, корчевали вырубки, сеяли, пололи посевы. Корчевка – тяжелая работа. Пеньки окапывали, обрубали разлапистые корни, затем подводили под пенек длинный рычаг, и несколько человек наваливались. А пеньков было – тысячи и тысячи! На месте вырубок появлялись поля. Я умела белить и штукатурить, этим хорошо подрабатывала. В тех местах есть белая глина, она шла вместо штукатурки.
Скотину из Мишарихи летом угоняли на вольный выпас в Октябрьский - на месте поселка и вырубок трава росла хорошо. Моя сестра в пастухах была. Рассказывала, что из старых жителей остался в Октябрьском один Шульгач. А сейчас из поселка я, пожалуй, последняя...
И скинет остатки савана...
Может быть, о том, что происходит на местах, областные власти не знали? Пока искал очевидцев, Алеша Папулов, ученик школы ст. Кын, рылся в Интернете, и небезуспешно. Приведу отрывки из документов по Пермской спецссылке, опубликованные А. Сусловым и И.Е. Плотниковым.
Знали уральские власти, что происходит в спецпоселках, посылали туда комиссии, выражали озабоченность. Между строк документов читается чуть ли не сочувствие. Вышестоящие органы предупреждались о надвигающемся голоде. Но даже если и сочувствовали в душе, все равно продолжали губительную политику «уничтожения кулачества как класса». Судя по датам, речь идет об Октябрьском, самом раннем из спецпоселков в наших местах (Вынырок, Рябиново, Мишариха появились в 1934-36 годах).
Так Октябрьский воскрес из забвения, из праха. Основываясь на воспоминаниях, можно назвать примерную численность его жителей: от 300 до 500. Видимо, таким было стандартное количество населения для подобных поселков. Определялось оно сплавными возможностями малой речки. Можно назвать причину гибели: голод 1932-33 гг. Коренные деревни в нашей округе голод пережили: власть отняла в колхозах хлеб, но у людей были огороды, в лесу – грибы, в речке – рыба. Да, голодали, но не умирали. А для спецпереселенцев голод оказался смертельным. Огородов у них не было, из поселка отлучиться они не могли, а паек должен был выделяться из местных фондов.
Там и лежат они – по обе стороны небольшой речки Чизмы в необозначенных братских могилах. Кубанские казаки...
И придет срок. После трубы архангела восстанут мертвые, и облекутся в плоть, и потекут на суд Божий. Встанут старик Шульгач, его Шульгачиха, их дочь Анастасия, встанет из гроба бабушка Евфросиньи Дмитриевны, и ее дед скинет с плеч остатки истлевшего половика, своего савана. Встанет из могилы комендант, привычно нашаривая несуществующую кобуру на кожаной портупее. И пойдут одни в свет, одесную Господа, а другие - во тьму: к тому, кому служили при жизни.
Нормы снабжения уральских спецпоселенцев устанавливались на низком уровне.
Осенью 1930 г. одному человеку полагалось в сутки 200 г муки, 100 г капусты, 195 г картофеля при отпускных ценах на 15% выше кооперативных. Но даже эти нормы в реальности не обеспечивались.
Совершенно секретно
Председателю Уральского областного исполкома т. Ошвинцеву
ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА
О расселении и использовании кулацкой ссылки в Уральской области.
Согласно постановлению Наркомснаба СССР от 11/II—31 года спецпереселенцы с 1 апреля с. г. будут сняты с централизованного снабжения. Последние должны будут снабжаться из местных фондов по установленным для них нормам. Приведенное постановление Наркомснаба положение со снабжением спецпереселенцев еще более обострит...
Условия труда работающих равны, в основном, условиям, принятым для прочих категорий работающих. Изъятие сделано лишь в части повышения норм выработки против вольнонаемных рабочих на 50% и выдачи зарплаты в размере 75% от нормальных ставок, что проведено на основании постановления СНК от 6/V—30 года. Средний заработок работающего за удержанием ориентировочно составляет 32 руб. 18 коп. в месяц. Приведенные нормы выработки в основном выполняются, особенно за последнее время, что обусловливается введением системы премирования, выдачей продовольствия на заработанный рубль, приспособлением работающих к ранее неизвестным трудовым процессам, усилением административного надзора за работающими...
Но наряду с отмеченными фактами положительного свойства нельзя умолчать и о случаях саботажа, симуляции, злостного нарушения трудовой дисциплины, побегов с мест работ и т.д. Такие случаи имели широкое место в начале лесозаготовительного сезона, сейчас же идут на убыль благодаря принятым административным мерам по заданиям Уралсовета, в частности, по организации штрафных команд...
Начальник Комендантского отдела Уралобласти Баранов Н. С. № 251/и 8/III 1931 г.
Совершенно секретно.
Меморандум № 1 Уральского областного комендантского отдела 1 апреля 1931 г.
по снабжению спецпереселенцев Уральской области продуктами питания и промтоварами
<...> VII. ЧУСОВСКОЙ РАЙОН
14. Донесения коменданта № 138 и 148 от 9 и 17/II с. г. При обследовании спецпоселков установлено, что ЦРК вовсе не имеет твердых норм для снабжения нетрудоспособных и детей спецпереселенцев продуктами питания, вследствие чего отмечаются перебои в снабжении таковыми. В особенности положение катастрофическое в Кыновском пункте — одном из дальних от райцентра. По причине недостаточности питания обнаруживается массовость случаев заболеваемости спецпереселенцев, и в особенности - среди детей. <...>
Начальник областного комендантского отдела Баранов.
Медико-санитарное обслуживание спецпереселенцев в Уральской области.
Из докладной записки Уральского облздравотдела в Наркомздрав На 10 февраля 1932 г., Кыновской район.
<... > К основным недостаткам надо отнести холод в помещениях за отсутствием зимних рам. Наличие щелей в стенах и дверях. Сгущенность людей: в доме 8, 5x5, 5 м помещается до 25 человек. Отсутствие надлежащей чистоты, нет уборных, выгребных ям, недостаток бань, прачечных нет <... > Для обслуживания по району имеются один врач и два фельдшера <... >
Социальные комментарии Cackle
перейти к списку статейверсия для печати
