«Одинокий представляет собою только тень человека, а кто не любим, тот везде и среди всех одинок».
/Жорж Санд/.
52-летний Николай ШИРОКИХ утверждает, что его отец был врагом народа, а сам он – племянник известного всей Лысьве Героя Советского Союза, участника Великой Отечественной войны. Впрочем, ни первый, ни второй факт никак не отразились на его жизни, ведь живет Николай в обычной… землянке в деревне Соя.
По наводке переписчиков
Всякий раз, когда страна решает пересчитать своих граждан, переписчикам открывается кладезь прелюбопытнейшей информации. Неудивительно, ведь этим людям приходится добираться до глухих деревень, до тихих, неприметных населённых пунктов, о которых и власти-то давно позабыли. В этих деревеньках в скособоченных избенках ещё теплится жизнь - пусть стариковская, догорающая воспоминаниями, но все же жизнь… А иной раз взгляду переписчика откроется такое дно - похуже горьковского - поневоле задумаешься об устройстве нашего общества. Впрочем, предаваться долгим раздумьям переписчику некогда, да это и не в характере русского человека. Наша натура больше к философской оценке бытия тяготеет: случайно подглядев «в щелочку» за богатой жизнью, мы, как правило, не завидуем: от тюрьмы да от сумы не зарекайся. Ну а соприкоснувшись с нищетой, говорим себе: «Слава богу, что я так не живу».
Часто по следу переписчиков пускаются и журналисты: не каждый день в будничном круге информации удаётся отыскать что-то поистине ценное.
Вот и сведения о том, что в деревне Соя мужчина проживает в землянке, «Искра» получила от переписчиков. Прихватив пару батонов хлеба, колбасы и чай (провиант мужчине не помешает - он явно не из обеспеченных), отправляюсь на «деревенскую волю».
Двухэтажная «берлога»
Местные жители обиталище Николая показали сразу. Ещё и удивились: чего, мол, о нём писать? Ведь он уже без малого десять лет в деревне. Живет чем придется: то деревенским помогает, то металл сдаёт, а то просто побирается.
На краю деревни – там, где разухабистая русская колея теряется в дремучем лесу, нашла «берлогу» своего героя. Первое, что бросилось в глаза, - территория, обнесенная ветхим забором. Впрочем, и забором-то длинные жерди, прибитые на столбы, по-хорошему не назовешь. Так «оформляют» загоны для скота. На поляне – обгоревший вагончик, старая ветошь, развешанная на деревянных козлах, да одна радующая глаз деталь – раскидистая, стройная сосна.
Покричав хозяина, перебираюсь в «загон». Николай находится сразу. Встречает не зло: видно, деревенские его не обижают. Когда узнаёт, откуда приехала, даже радуется. Говорит, что читает иногда «Искру» у соседей.
Мужчина с гордостью приглашает меня осмотреть земляную хижину, построенную своими руками. Двухэтажная землянка сделана на совесть, она даже предполагает некоторый комфорт. В одном отсеке – нора, заваленная барахлом, а в другом – опочивальня хозяина. Скромная, я бы даже сказала миниатюрная, «комната» вмещает в себя печь и ложе (о диване, конечно, говорить не приходится).
- Печь я сам выкладывал - надежная, - улыбается хозяин. И без стеснения приглашает: - Да вы зайдите-зайдите. Вот чайник у меня есть. Чай пить люблю…
Протиснуться в тесную каморку я не решилась и поспешила к выходу. К слову, чтобы пробраться к жилым помещениям землянки, надо аккуратно пройти по узеньким дощечкам. Под ними – первый этаж. Хозяин использует его под хранилище. Неужели сам выращивает овощи на огороде?
- Точно, выращиваю, - подтверждает мою догадку Николай. – Все растет: картошка-моркошка... Так что очень не голодаю. А вот за чай - спасибо, уважили…
Бич... Но не простой
Выбравшись на свет божий, мы с Николаем останавливаемся у костра. Присесть негде. По крайней мере, мне. Вокруг импровизированного очага – кастрюли, тарелки, ведра.
Николай рассказывает, что уже зимовал в своей землянке прошлой зимой. Его деревянный вагончик, открытый всем ветрам, горел, а потому для зимних холодов непригоден. Этим летом Николай решил модернизировать своё жилище и немного перестроил его - расширил. Впрочем, сути дела это не меняет. Землянка - она и есть землянка.
На естественный вопрос: «Как оказался в Сое?» собеседник отвечал путано. Вроде, была у него когда-то квартира на ул. Чапаева, да куда подевалось - только «черным» риэлторам известно. Вроде купил по дешевке участок в Сое, и даже бумаги имеются. И родственники у Николая есть в Лысьве (племянницы), но с ними он не общается. Есть и сестра, которая когда-то жила (неизвестно, живет ли сейчас) в Калино. Но и с ней Николай не виделся уже много лет. Вот чего никогда у него не было - так это жены и детей. По крайней мере, Николай сам так сказал. Здесь он исповедует свободные взгляды: мол, женщине семья нужна, дом, а он - человек вольный...
Если вы думаете, что мой герой – любитель горячительного, заблудшая душа, то это не совсем так. Признаться, и я сначала так подумала, ведь в разговоре Николай сам о себе обмолвился: «Я просто бич…». Но чем больше мы говорили, тем больше я понимала: все совсем не так…
Кого же «сожрала» система?
Родился Николай Федорович Широких в Лысьве в 1958 году. Окончил школу № 13, потом учился в ШРМ-2 на токаря, служил в Псковской воздушно-десантной дивизии. Даже с парашютом прыгал. Когда-то работал на ТГЗ, в УПП ВОС токарем-расточником, фрезеровщиком.
- Что же случилось? – спрашиваю. - Отчего работа пришлась не по душе?
- Меня система сожрала, - неожиданно высокопарно заявляет собеседник.
Я округляю глаза. За окном не тридцатые годы. Но Николай поясняет:
- Я так мыслю: надо на работу ходить, как на праздник. Поработал в своё удовольствие - отдохнул. А когда труд – необходимость, то он не в радость…
«Вот те раз!» – мысленно хлопаюсь оземь. И ведь не поспоришь со свободным человеком! Кто из ныне живущих, вынужденных ишачить за хлеб насущный, признается, что каждый день идет на работу, как на праздник, и ни разу ему не хотелось послать всё к лешему? Если с этой точки зрения смотреть на жизнь Николая, то он, можно сказать, человек счастливый. Послал - да и горя не знает. Ну и что, что за ближайшей елкой каждый вечер ветер, словно леший, воет. Ну и что, что Николай в землянке живет! Неважно, что питается как придется, а мыться в баню к соседям ходит, предварительно натаскав воды, наколов дров, выполнив другую тяжкую работу. Главное - системы нет. Свобода!
Правда, эта свобода наличия товарно-денежных отношений не предполагает - ни пенсии тебе, ни пособия. Захотел быть свободным – крутись как хочешь. Николай крутится: летом собирает грибы-ягоды - продает на трассе, сажает овощи на огороде, деревенским по хозяйству помогает. Кто тарелку супа даст, кто сигарет. Хотя, по словам Николая, местные небогаты – у самих не всегда монеты в кошельке звенят...
Деньги - зло. Зачем оно нам?
Вообще, надо заметить, что Николай – человек грамотный. В его речи проскакивали слова: «банк», «кредит», «соцзащита», «льгота», «компенсация». Он долго сокрушался, что как деревенский житель не может добиться компенсации на проезд в общественном транспорте. Хотя, чтобы получить какую-нибудь помощь государства, нужны документы. Мне их Николай не предъявил: дескать, у друга в городе схоронены, мало ли кто в землянку наведается. Но, если честно, в существовании Колиного друга я глубоко не уверовала.
- Вы в чём-нибудь нуждаетесь? – попыталась заглянуть в Колину душу с другого конца (вдруг про свободу - это так, несерьёзно, для красного словца).
- В обыкновенной помощи общества, – обдуманно, веско ответил собеседник.
И тут же опять огорошил: мол, помощь эта должна быть не финансовая. Денег Николай принципиально не признает.
- Я хочу поле пахать и хлеба сеять, - говорит он. – Вот если бы мне кто-то семена дал, я бы посадил их, вырастил урожай и поменял бы его на продукты и одежду.
Уж не знаю, к сожалению или к счастью, но до такого вида помощи гражданам, жаждущим свободы, наше государство еще не додумалось. Ему бы как-нибудь со своими пенсионными делами разобраться. Скорее всего, такой помощи Николаю придется ждать долго.
- Ну а мечта у вас какая-нибудь в детстве была? – вновь пытаюсь понять, что передо мной за «птица».
- Дворником хотел работать, - неожиданно признается собеседник. – Работая хорошая, благородная, для людей полезная. Опять же, подмел двор с утра - и весь день свободен. Я помню, в детстве бутылки собирал. Сдам одну – получу 12 копеек. Конфет куплю...
Мы еще долго беседовали с Николаем и об упадке сельского хозяйства, и о деревенской нищете, и неправильном устройстве нашего общества. Напоследок задала ему самый главный вопрос:
- Вы в Бога верите?
- Нет, не верю, - делится сокровенными мыслями Николай. - Я иной раз ночью сяду вот тут, под своей сосной (а она у меня красивая, редкой породы - больше таких в Лысьве нет), в небо гляжу, а там - звёзды... Звёзды красивые. Тишина в лесу, нет никого. Вот я и думаю: есть там кто-то на небесах? Пусть не Бог, но что-то высшее…
Прощаясь, презентовала своему герою пачку сигарет и бутылку пива. Сигаретам мужчина был рад, а вот пиво демонстративно поставил на землю, словно отрекаясь от соблазна. Да, иногда именно этот соблазн оказывается еще большим злом, чем деньги, за которые его можно купить. И тогда ни система, ни Бог, ни что-то высшее не способны изменить нашу жизнь…
Я уже было повернулась, чтобы уходить, и все же не выдержала - спросила:
- А если родственники захотят вас к себе забрать, пойдете?
- Пойду, - охотно согласился Николай.
И этим все было сказано. Свобода она, может, вещь и хорошая, но одинокая. А у всякого человека наступает такое время, когда ему хочется, чтобы кто-нибудь был рядом – заботился, делился самым дорогим и главное - любил…
Социальные комментарии Cackle
перейти к списку статейверсия для печати
